Мне кажется, есть еще одна важная вещь в отношениях внутри пары «объект – исследователь» - возраст. По сути, если вдуматься, довольно глупо заниматься биографией человека, который моложе тебя. Даже не из-за уязвленного самолюбия и каких-то этических дел, а просто из-за непонимания логики поступков. По этой тропинке, кстати, забежать вперед гораздо легче, чем вернуться назад (хотя по логике должно быть наоборот) и представить, что двигало пожилым гражданином, кое-как можно, а вот вспомнить эмоции юности – совсем непросто. «И что его понесло на эту дуэль», - вздыхает немолодой исследователь, потирая поясницу, - «сидел бы дома, чай пил с морошковым вареньем, как хорошо». Я уж молчу, что представить внутренние мотивы исторических персонажей другого пола (в дальнейшем именуемого прекрасным) вообще нет никакой возможности. Поэтому когда историк в студенческие годы наскоро поизучает Есенина с Веневитиновым, ненадолго заглянет в конклав пушкиноведов, а потом уже устраивается надолго у камина с томиком Ясинского (81 год) или Жемчужникова (88 лет) – в этом есть правильная логика.
***
Замечательная книга писем Гаспарова, грустная до невозможности. Я за всю жизнь едва обменялся с ним парой слов, хотя встречал его еженедельно в ЦГАЛИ на протяжении нескольких лет – кажется, по понедельникам. Он сидел за… хочется сказать первой партой… за дальним столом, у самых микрофильм-аппаратов, спиной к человечеству, а я, наоборот, за спиной у человечества и поближе к выходу, чтоб ходить курить, никого не беспокоя. Со стороны он казался (да и был) совершеннейшим небожителем, гением в чистом виде и истории о нем ходили соответствующие. Кто-то мне рассказывал, что М. Л. перевел «Неистового Роланда» для «литературных памятников» едва ли не в шутку, между делом, в общественном транспорте, по пути в архив и обратно.
Кстати об архиве. Я решительный сторонник переименования всех советских дел и вообще выжигания каленым железом наследия кровавого режима большевиков. Возвращение Румянцевскому музею хоть и не его прошлого имени, но хотя бы отъединение от него презренной клички людоеда я приветствую ужасно, еще бы соответствующую станцию метро переименовать. Совершенно нет у меня какой бы то ни было ностальгии по советским временам, гори они в аду. Но вот одной вещи мне все-таки немножко жаль – некоторых библиотечных и архивных сигл. А особенно «ЦГАЛИ». В этом слове – и зга (которой «ни зги»), и загадочное прошедшее время множественного числа третьего лица, и какая-то ухарская фонема, и (с другим ударением) решительный императив, и даже что-то инопланетное («цзыгу» у Лукьяненки). А получилось что? Вместо подразумеваемых регалий какое-то воспоминание о неудачной вечеринке.