May 22nd, 2008
(no subject)
(no subject)
Стропила трачены грибком,
Балясины почти истлели.
Стоит довольно ветхий дом
В тени довольно старой ели.
Тихонько овевает бриз
Вершины лип, растущих близ.
Сей замок раньше занимал
Граф и жена его графиня
Он регулярно принимал
Немножко мышьяка в графине
И быстро сделался лежачим.
Жена ж крутила с доезжачим.
Поляна с птичьей высоты
Не больше дырки от иголки.
Спускаемся. «Левей, кусты!»
«Держись за выросты на холке!»
Скрыпит щеколда, воют волки,
Выходит некто в треуголке.
«Сеньор!» «Приветствую, Анри,
Но погоди, ведь ты ж в могиле!»
«- Ты на себя-то посмотри!
Тебя ж повесили в Каире!»
- Я – исключение из правил.
- Ах, барин, что ж ты нас оставил!
- Кто этот странный Буцефал?
- Забудь, не обращай вниманья.
- Ни разу в жизни не видал
Такого странного созданья!
На морду – птица, сзади – лев.
- Гони его скорее в хлев!
Не видит путник ничего
Что можно б счесть за жизни признак
Дом, ухмыляясь, ждет его.
Он сам себе корабль и призрак
И как моллюск, грызущий днище,
Его штурмуют принц и нищий.
Хотя прошло две сотни лет,
Скелет – как только что из шкафа
И смахивает на скелет
Само жилье ревнивца-графа.
Он мрачно смотрит на нее
Как Карамзин на букву «ё».
Так время выедает страсть,
Как дерево – жучок и сфагнум,
Утробу лани – волчья пасть,
Мозги – пятизарядный «магнум».
И, заглушая грай ворон,
В хлеву бесчинствует грифон.
СОНЕТ НА ПОДЗЕМНЫХ ЖИТЕЛЕЙ
Несколько стишков последних месяцев
Окончен бал, погасли све;
Как в кафкианском блеклом сне,
Народ меняет хлев на милость.
При свете желтых фонарей
В забое дохнет канарей:
Знать, что-то страшное случилось.
Гав-гав Муму, жужу цеце –
Слова без флексий на конце
Овладевают лексиконом.
Уединившись по углам,
Морлоки курят фимиам
Своим кощунственным иконам.