May 22nd, 2008

Lucas van Leyden

Еще пара стишков последних месяцев

СПУСК К МОРЮ (Крым)
 
На холмах крымские татары
Гоняют тучные отары;
Набрякший воздух – режь да ешь –
На подмороженную плешь
Некрупных гор ложится паром.
К кривым разрушенным хибарам,
Терзая светло-серый плюш,
Сползает ядовитый плющ.
Чужая, вязкая природа
Для нашей жизни непригодна!
Степной цикутою она
Здесь до краев напоена.
Под слоем бархатистых складок –
Неясный вражеский порядок,
Как бы замешкавшийся вор,
Услышав ключ хозяйский в двери,
Тихонько в угол отошел
И чуть закутался в портьере.
Ну супесчаном сизом пляже
Со львом ягненок рядом ляжет
Как у Матфея и Луки.
Но здесь не отвердели страсти:
Из травоядной робкой пасти
Растут ужасные клыки!
Два батальона Серых Шеек
Штурмуют чортов перешеек!
Да, славны бубны за горами!
Для глаза вид в оконной раме
Что дробь ударных для ушей.
Медведь-гора, насупив брови,
Все сторожит, все жаждет крови
Сидящих в море скал-мышей.
Народ с потребностью в upgrad'е
Как танкеры на здешнем рейде
Лишь малой частию вовне.
Прибой вздыхает вместе с нами,
Но втайне грезит о цунами
И все сжирающей волне.
Lucas van Leyden

(no subject)

 
«Подруга дней моих суровых и так далее…
Сказать ли прямо? Дорогая Делия!
За тыщу верст зайдя на север от Италии,
Забравшись в зону озорного земледелия,
Я думал, что я знаю все, но вот поди ж ты:
По льду в одну и ту же реку входишь трижды.
 
Я прочитал о них немало в Олеарии,
Хоть он добряк и лгун, как свойственно католикам.
Их равнодушные зеленые и карие
Следят за мною, как удав следит за кроликом.
Остаться одному или с тобою вместе
Мне суждено не раньше, чем в Триесте.
 
Чернила смерзлись, а перо скрыпит и тупится
Согреть персты не в силах больше на лампадке я
Хромеет лошадь и потрескивает ступица
И провожатые до денег слишком падкие.
Ах, проклинаю этот день и час, в который
Я взял билет в гиперборейский скорый!»
 
Я этот почерк разбираю как свой собственный,
Водя по строчкам дневника тщедушным лучиком,
Просматривая микрофильм покоцанный
В архивном зале на ул. Юлиуса Фучика.
 
В стране, чей паспорт у меня в кармане, я
Не чувствую себя иначе как лазутчиком.
Но где мне родина и в чем мое задание?
Lucas van Leyden

(no subject)

 

Стропила трачены грибком,

Балясины почти истлели.

Стоит довольно ветхий дом

В тени довольно старой ели.

Тихонько овевает бриз

Вершины лип, растущих близ.

 

Сей замок раньше занимал

Граф и жена его графиня

Он регулярно принимал

Немножко мышьяка в графине

И быстро сделался лежачим.

Жена ж крутила с доезжачим.

 

Поляна с птичьей высоты

Не больше дырки от иголки.

Спускаемся. «Левей, кусты!»

«Держись за выросты на холке!»

Скрыпит щеколда, воют волки,

Выходит некто в треуголке.

 

«Сеньор!» «Приветствую, Анри,

Но погоди, ведь ты ж в могиле!»

«- Ты на себя-то посмотри!

Тебя ж повесили в Каире!»

- Я – исключение из правил.

- Ах, барин, что ж ты нас оставил!

 

- Кто этот странный Буцефал?

- Забудь, не обращай вниманья.

- Ни разу в жизни не видал

Такого странного созданья!

На морду – птица, сзади – лев.

- Гони его скорее в хлев!

 

Не видит путник ничего

Что можно б счесть за жизни признак

Дом, ухмыляясь, ждет его.

Он сам себе корабль и призрак

И как моллюск, грызущий днище,

Его штурмуют принц и нищий.

 

Хотя прошло две сотни лет,

Скелет – как только что из шкафа

И смахивает на скелет

Само жилье ревнивца-графа.

Он мрачно смотрит на нее

Как Карамзин на букву «ё».

 

Так время выедает страсть,

Как дерево – жучок и сфагнум,

Утробу лани – волчья пасть,

Мозги – пятизарядный «магнум».

И, заглушая грай ворон,

В хлеву бесчинствует грифон.

Lucas van Leyden

СОНЕТ НА ПОДЗЕМНЫХ ЖИТЕЛЕЙ

О них не прочитаешь в Брэме,
Про них не слыхивал Линней,
Их нет в ламарковой системе.
Под спудом глины и камней
 
Живет таинственное племя
Среди излогов и теней
Как струйки дыма на полене
В лесу обуглившихся пней.
 
Щенки земли! Они длинней,
Чем ночь и шкура их черней,
Чем небосвод в Рованиеми.
 
Потомки Геи – как Антей -
Они работают под ней
И против нас – как сон и время
 
Lucas van Leyden

Несколько стишков последних месяцев

Окончен бал, погасли све;

Как в кафкианском блеклом сне,

Народ меняет хлев на милость.

При свете желтых фонарей

В забое дохнет канарей:

Знать, что-то страшное случилось.

 

Гав-гав Муму, жужу цеце –

Слова без флексий на конце

Овладевают лексиконом.

Уединившись по углам,

Морлоки курят фимиам

Своим кощунственным иконам.