2. Какой же он мерзкий! В смысле, телевизор. Настоящее окошко в ад. Сейчас там беснуется какая-то отвратительная шумная тварь, изрыгая что-то сатирически антиамериканское. Скорей бы реклама, честно говоря. Нет, все-таки совсем абстрагироваться от этого дела не получается. Но попробуем. О, какая-то добрая душа переключила на футбол. Хрен бы с ним, с футболом, но градус неприязни понизился.
3. Я подумал о часах (вот, кстати, предмет, навсегда вышедший из обихода). Измерение времени, начавшееся с долгой бесшумной эры (первыми ведь были солнечные часы, правильно? И, полагаю, воображаемый питекантроп, с тревогой смотря на закат, тоже ведь измерял время по своему?), на несколько столетий сделалось шумным занятием. Глагол времен, металла звон, все дела – шуршание песочных часов, журчание клепсидры, тиканье наручных, репетир, будильник, куранты, скрежетание подтягиваемых гирь и, наконец, бодрое покрикивание кукушки – эта прекрасная ритмическая какофония прошумела, оставив за собой гаснущее эхо в текстах (скоро ли они потребуют специального комментария?) и растворилась в плюшевой тишине. Интересно, кстати, что сначала – у кукушки стали спрашивать прогноза по наиболее животрепещущему вопросу бытия или вмонтировали ее в часы? Можно бы посмотреть в интернете, да интернету нет. Есть телевизор. Так вот, появление батареек в часах означало окончание эпохи, что тогда (как обычно и бывает) совсем в этом качестве не ощущалось. В конце 70-х годов мой дед (не гомельский, а брянский – заменим генеалогию топографией) купил себе часы «Электроника», насколько я понимаю – один из первых экземпляров, и ими справедливо гордился. Беда пришла откуда не ждали – в стране (которая тогда называлась столь неудобоваримо, что я даже запамятовал как) вдруг затеяли переводить время (в каком году? Яндекс, где ты?), а чтобы поменять время в этих часах нужно было как-то уж очень сложно исхитриться. Тогда мой гордый дед, не хуже чем прославившееся ныне село, решил жить по своему времени, называя его «пчелиным» (он был пчеловод, держал пасеку). Когда у него спрашивали, который час (он любил и поощрял эти вопросы) он, отодвинув рукав пиджака (ходил в пиджаке) смотрел, прищурившись на часы и говорил – «по пчелиному – шесть. Значит, по вашему (тут он делал уничижительную паузу) семь, что ли». Осенью, впрочем, обратная коррекция совершалась сама собой.
4. А у нас тут конфликт. Несколько групп посетителей (слегка – но не полностью – структурированные по гендерному признаку) заспорили, что смотреть и любители футбола (за которых я был всей душой) проиграли. Но вышло к лучшему – я-то боялся возвращения юмористического беса, а включили какой-то сериал, где разнополые герои, коротая время между двумя рекламными паузами мурлыкают что-то малобюджетное на фоне медленной музыки сфер. Ну и замечательно.
5. Где моя тачка, чуваки? У меня уже вторая страница 12-м кеглем начинается, а я еще помыть ее хотел, чтобы два раза не вставать, как выражаются в некоторых средах. Не дают ответа.
6. Ну и ладно, поехали дальше. Курить, кстати, хочется, по страшной си…
7. На воображаемом экране титры: прошло тридцать минут. За это время бодро цокающая шипами машина извлечена из монтажного бокса и переведена в моечное стойло. А я опять (покурив) сижу за тем же столиком спиной к телевизору, где какие-то люди, призванные быть объектом зависти, жрут какие-то лекарства от стресса. Ну и фиг с ними. Сейчас уже понятно, что осталось минут двадцать максимум. Допишу этот абзац, заберу чистую машину и поеду на стоянку, а сам домой, выложу эту запись и буду угрюмо сидеть за компьютером.
8. Есть такой специальный парадокс, связанный с сопереживанием читателя герою. Если текст от первого лица, то оно заведомо выше (сочувствовать «тебе» проще, чем «ему»). Но тогда в момент, когда к герою подкрадывается опасность, автор вдруг оказывается в шатком положении – если alter ego рассказывает эту историю, то он точно выжил, правда? (думает читатель). Значит, кончится все хорошо; грубо говоря, морская пехота подоспеет вовремя. Исключения я сходу вспомнил два – «Москва-Петушки» и какую-то повесть Эдгара По, где в конце появляются белые птицы и лодку уносит бурливый поток (читал лет двадцать… нет, точно могу сказать, когда читал. Я болел, лежал с высокой температурой и слушал свежевышедший диск «Judas Priest» под названием «Turbo»… ага, значит в 1986 году – не удивительно, что забыл название!). И, надо сказать, обоим авторам как-то веришь – если уж чувак написал «все, конец», то понимаешь, что действительно все. Это я к тому, что не хочу обрывать запись на полуслове: мне домыли машину, я дописал этот абзац и уехал.
